Что в имени твоём, Оляпка?
Согласитесь необычное слово! Но так или иначе за птицей оно закрепилось и ни за что не поверю, что случайно. Неспроста это!
Есть несколько версий, в равной мере правдоподобных, но не то что бы совсем безупречных. Первая связывает слово со способом добывания корма — оляпка то погружается, то опять появляется на поверхности воды, то плещется на мелководье, опустив голову под воду, постоянно похлопывая крыльями и приседая, шлёпая брюхом по воде: < о(б)ляпка < обляпать < ляпать = шлёпать, бить плашмя, хлопать. Есть и второе близкое по смыслу значение слова ляпать — кидать что-то вязкое, мокрое. отсюда уже берут начало такие слова, как ляпка, ляпок. Ляпок — обтёртый черепок, галька или плоский камушек для игры в ляпкú.
Вот все наверное баловались этой затеей неоднократно, но не подозревали что она так называется. или скорее раньше называлась. Догадались о какой игре, в которой нужен плоский камешек, идёт речь? Ага, у кого брошенный камешек большее количество раз от поверхности воды отскочит! Вот этот самый камешек. ну или другой подходящий предмет, раньше ляпком и назывался. вероятно звукоподражательно: от ляп, тяп, шлёп — звук, возникающий при касании брошенного предмета водной поверхности.
Для тех, кто смотрит только картинки размещу интересную фотку от уважаемой pili_grimka , тем более что он хорошо дополняет видовой ряд оляпок, показанных вчера.
Американская оляпка, Cinclus mexicanus из Юты.
Вторая версия связана с общим обликом оляпки — птицы с плотным коренастым сложением, короткохвостой. практически куцей.
Поэтому у Даля прописано возникновение слова «оляпка » в результате трансформации от олябыш > олябка > оляпка. А олябышем раньше называли небольшой пышный и вздутый пирожок из кислого теста. Может и сейчас где-нибудь на северха ещё осталось такое название.
Третья версия похожа на целую легенду, уважаемая Лана melkayasolnca раскопала её в недрах сети и я неудержусь, что бы не воспроизвести полностью!
. Изначально птичка называлась «обляпка» из-за белого пятна на грудке. Существует красивая народная легенда, как малая птичка подставила грудь, чтобы капля молока Богоматери не капнула на землю, и за это Господь позволил пичуге скрываться от всех напастей под водой.
Русский крестьянин относился к пичуге двойственно: с одной стороны, милая маленькая пичужечка возбуждала в нем лучшие черты характера, с другой — стала символом неряшества и раздолбайства, отсюда вторичная этимология традиционного названия птички, отчего изображение обляпки дегтем на чьих-то воротах служило символом крайнего недовольства деревни моральным обликом проживающих в доме девиц.
Исходя из той же идеи, держать в доме обляпку в качестве домашней птицы означало маркировать дом как непотребный. Идиома «обляпку дать\пустить\повесить» бытовала в Рязанской, Тульской и Сыктывкарской губерниях довольно долго, но Синод стремился укрепить в мужике лучшие качества и заглушить плохие, и сочетание капли Божественного Молока и грубой непристойности, возникшей по независящим фонетическим причинам, было признано недопустимым. Впрочем, говорят, причиной резкого государственного вмешательства в исправление народного говора было не столько морального, сколько политического характера.
Императрица Екатерина II, будучи дамой гордого и независимого нрава, держала у себя в доме пойманную собственноручно обляпку, к которой привязалась сердечно, не догадываясь о сложном отношении народа к красивой птичке. Когда князь Потемкин открыл государыне глаза на истинное положение вещей, та «весьма изволила потешаться», но потом разгневалась и велела «мужика переучить, чтобы он своей глупостью царицыного удовольствия отнюдь не портил». Поэтому повсеместно цензурой было изъято прежнее название обляпки и заменено более корректным вариантом «оляпка», а идиома осталась в языке как «дать дрозда». За публичное упоминание обляпки штрафовали как за грубое хулиганство.
Этот случай остался в секретной истории российской цензуры как «птичий курьез», ему некоторое внимание уделил Герцен, когда собирал тайную историю России и публиковал, в том числе, дневник Екатерины II»
Красивая версия, сами решайте насколько реальная!
А в заключении несколько интересных коротеньких видео из жизни оляпок. чисто разбавить многочисленные строчки сплошных букфф.
Ну а кто не устал от букв, предлагаю вспомнить рассказ Виталия Бианки про оляпку.
Очень душевные у него строчки. Простые и понятные каждому!
Я бегал по лесу, выслеживал птиц и узнавал разные интересные подробности их жизни. Это было моим любимым занятием, и я очень скучал, когда что-нибудь мешало моим прогулкам. Но вот ударили крещенские морозы. Поднялась сильная метель. Отец долго не выпускал меня из дому. Время тянулось ужасно медленно.
Наконец через несколько дней я, проснувшись утром, увидел в окошко ясное голубое небо. Я сейчас же отпросился у отца, оделся и выскочил во двор. На дворе было морозно, но тихо. Ярко светило солнце. Глазам было больно от белого снега. В лес нечего было и думать пробраться. Там намело такие сугробы рыхлого снега, что я на каждом шагу проваливался по пояс. Пришлось направиться вдоль по реке. С нее, наоборот, ветром смело почти весь снег, так что местами был виден голубоватый лед.
Птиц не было нигде. Передо мной тянулась длинная белая полоса реки. Справа и слева на ее крутых берегах молчаливо стоял засыпанный снегом лес. Даже писка синиц не было в нем слышно. Я подумал: «Верно, птицы плохо чувствуют себя после такой долгой метели». Скоро я увидел перед собой на снегу черное пятно. Оказалось, что это мертвая ворона. Она лежала, уткнувшись головой в сугроб, распластав крылья. Я поднял ее, осмотрел со всех сторон. Она уже окоченела. Нигде на всем теле ее не было ни следа раны или ушиба. Я понял, что ворону убил мороз. Мне было очень жалко эту большую крепкую птицу, замерзшую тут, посреди сугробов. Я утешал себя мыслью, что не все птицы погибли в эти дни. Наверное, мне удастся еще сегодня поймать какую-нибудь полумертвую птичку. Я снесу ее домой, обогрею, накормлю и буду держать до весны.
Словно в ответ на мои мысли, невдалеке послышалось тихое щебетанье. Я поднял глаза. Впереди была прорубь. По краю ее, у самой воды, прыгала белогрудая птичка. Она дергала коротким хвостом и заливалась на все лады самой веселой песней. «Вот сумасшедшая, — подумал я. — Как она может радоваться в такой мороз?» Белогрудая птичка не обращала на меня никакого внимания. Мне захотелось ближе посмотреть ее. Но едва я сделал несколько шагов к ней, как птица с размаху бросилась в прорубь вниз головой. Одно мгновенье я еще видел, как она быстро двигала крыльями, словно летела в воде. Потом она исчезла подо льдом.
«Утопилась!» — мелькнула вдруг у меня страшная мысль. Я бросился к проруби. Мелкая вода текла здесь очень быстро.
Утопленницы нигде не было видно. Слезы навернулись мне на глаза. Я прибежал домой, к отцу, с мертвой вороной в руках и с удивительным рассказом про белогрудую птицу-утопленницу. Ворону отец велел мне сейчас же выкинуть, а над моим рассказом долго смеялся. Я не понимал, что тут смешного, и очень сердился на отца.
— Дурачок! — сказал он. — Ведь это была оляпка. Она вовсе не утонула, а прыгает теперь снова по льду и радуется, что обманула тебя.
— Неправда! — горячился я. — Она сошла с ума и утопилась. Я сам видел, как ее утянуло под лед. Течение там такое быстрое.
— Ну вот что, — остановил меня отец, — беги-ка опять на то место, где ты ее видел. Она будет там. А если там нет, значит, неподалеку от первой проруби оляпка выскочила во вторую, нырнув от тебя под лед.
Я опять побежал на реку. Отец мой любил и хорошо знал птиц. Если он говорит, что оляпка бросилась в прорубь нарочно, — значит, есть надежда, что моя белогрудая птичка жива.
У проруби оляпки не было. Но дальше на реке я увидел вторую прорубь, пошел к ней — и вдруг заметил мою утопленницу на обрывистом берегу реки. Она была жива и здорова, бегала по снегу и распевала свою негромкую песенку, похожую на плеск и журчанье ручья. Я побежал к ней. Она слетела к проруби, закачалась на высоких ножках, словно кланялась мне, а когда я приблизился, бухнула в воду, словно лягушка в болото. Стоя над прорубью, я видел, как она гребла под водой крыльями, словно пловец руками. Потом она побежала по дну, цепляясь изогнутыми коготками за все его неровности. В одном месте она даже задержалась немножко и на моих глазах перевернула клювом камешек и вытащила из-под него водяного жука.
А через полминуты она уже выскочила из другой проруби. Я с трудом верил своим глазам. Мне все хотелось еще поближе рассмотреть ее. Несколько раз подряд я заставлял ее кидаться в воду. Меня очень удивляло, что под водой она блестит, как серебряная рыбка. Я не знал еще тогда, что перья оляпки смазаны тонким слоем жира. Когда птица погружается в воду, воздух пузырится на ее жирных перьях и блестит. Наконец ей надоело нырять. Она поднялась на воздух, полетела над рекой прямо, как по ниточке, и в одну минуту скрылась у меня из глаз.
Прошло почти два месяца со дня моей первой встречи с оляпкой. За это время я очень полюбил ее. В хорошую погоду я отправлялся на реку, следить за ней. Она всегда успевала юркнуть от меня в прорубь. И всегда при этом вид был такой веселый, словно мы играли в «кошки-мышки». Вся деревня знала эту забавную маленькую птицу. Крестьяне звали ее водяным воробьем.
В конце зимы снова затрещали морозы, еще крепче крещенских. В эти дни моя оляпка уже не пела больше. Теперь мне приходилось долго разыскивать ее, прежде чем я находил ее где-нибудь под ледяным навесом берега. Тут она сидела нахохлившись. Вид у нее был грустный и недовольный. Когда я подходил к ней, она молча снималась и улетала куда-то далеко, всегда в одну и ту же сторону. И вот наконец настал день, когда она улетела с этого места: проруби замерзли. Лед мешал оляпке нырять в воду за жуками. Я очень тревожился о моей белогрудой приятельнице. «Может быть, — думал я, — она лежит теперь где-нибудь в снегу, как та ворона, что я нашел на реке после метели».
— Возможно, твоя оляпка попала в когти какому-нибудь хищнику. А всего верней, она просто отправилась искать себе другое место на реке, где вода не замерзает в самые крутые морозы.
На следующее утро опять выглянуло солнце, и я отправился на розыски оляпки. Миновав знакомые проруби, я взобрался на обрывистый берег и пошел вдоль реки. Скоро путь мне преградила маленькая речка. Она быстро неслась с горки и круто обрывалась с берега, по которому я шел, в большую реку. Это был настоящий водопад. Речка широкой струёй хлестала с обрыва и пенилась снизу, крутясь в бурном водовороте. В этом месте на большой реке была широкая полынья. Я никогда прежде не видал водопада. С восторгом и страхом смотрел я на бешеный поток, готовый смять под собой всякого, кто неосторожно к нему приблизится.
Вдруг я заметил двух птиц, летевших прямо к водопаду. Впереди неслась, сверкая белой грудью, моя оляпка. Сзади быстро настигал ее огромный серый ястреб. Не успел я опомниться, как сумасшедшая птичка исчезла в стремительной струе водопада. Ястреб круто взмыл кверху перед падающей стеной воды, на одно мгновенье повис в воздухе, перевернулся и медленно полетел прочь. Добыча ускользнула из его когтей. Ястреб не знал, что сталось с оляпкой. Но я видел, как она стремглав пронеслась сквозь стену водопада, сделала небольшой полукруг и как ни в чем не бывало уселась на камне под обрывом, с которого падала вода. Сквозь шум водопада не было слышно ее голоса. Но по ее движениям я понял, что она поет свою веселую песенку. Домой я возвращался с прогулки вприпрыжку. Теперь я был уверен, что моей смелой маленькой приятельнице не страшны ни когти ястреба, ни холод, ни голод зимы. Да зиме уже недолго оставалось мучить птиц. День был по-весеннему теплый. Солнце припекало, и вокруг меня с легким звоном рушился снег. Скоро должны были кончиться морозы.
С такими веселыми мыслями бежал я домой. У знакомой проруби мне пришло в голову: «Хорошо бы попробовать, очень ли холодная вода, в которой так любит купаться оляпка?»
Недолго думая, я подбежал к проруби и сильно топнул ногой по тонкому льду. Я хотел только сломать лед, чтобы потом попробовать воду рукой. Но тонкий ледок, затянувший прорубь, уже подтаял. Он легко проломился под моим ударом. Я с размаху влетел в прорубь, сначала одной ногой, а потом, не удержав равновесие, и всем телом. К счастью, воды в этом месте было мне всего по колено. Как ошпаренный, выскочил я на лед и, стуча зубами от холода, сломя голову помчался домой. Вода, в которой так любила купаться оляпка, оказалась очень холодной. В тот же день я слег в постель в сильном жару и проболел целых два месяца. А когда выздоровел, мне еще досталось от отца за то, что я искупался в проруби.
Источник