Пришвин «Моя Родина». Почему автор называет природу кладовой солнца?
Мои молодые друзья! Мы хозяева нашей природы, и она для нас кладовая солнца с великими сокровищами жизни. Мало того, чтобы сокровища эти охранять — их надо открывать и показывать.
На первый взгляд странное словосочетание — кладовая солнца. Как будто солнце можно куда-то складывать про запас.
Но если поразмышлять, то выясняется, что в прямом смысле солнышком не запасешься впрок, а если опосредовано, то вполне возможно.
Ведь что такое Солнце? Это наша планетарная звезда, которая посылает в виде излучений энергию. И эта энергия впитывается прежде всего растениями. Затем по пищевой цепочке энергия растений передается животным и человеку.
Так заведено в природе. Природа и есть — кладовая солнца. Даже самое маленькое зернышко пшеницы содержит в себе солнечную энергию. А как известно, из зерен делают муку и выпекают хлеб. И хлеб тоже содержит в себе энергию солнца, передавая ее людям.
Вот такие рассуждения наверное были и у Михаила Пришвина, писателя, который воспевал природу нашей большой и красивой страны Россия.
Произведения Пришвина учат нас любить природу и заботиться о ней, беречь ее.
Кладовая солнца это все, что находится под солнцем, вся природа с ее богатым животным и растительным миром, поэтому Пришвин так ее и называет. По-моему красивое название.
Каждый листочек, каждый цветок согреть и облачка солнышком, животные тоже любят греться на солнышке и благодаря солнцу на земле есть жизнь.
Кладовые солнца это все наше достояние, которое нам необходимо для жизни.
Писатель Пришвин очень любил свою Родину, также он любил природу. Он был очень наблюдательным человеком, любил рано вставать, чтобы сходить в лес или на реку и понаблюдать за тем, как просыпается природа.
Природа, действительно является кладовой. Она очень разнообразна и богата. Это и наши зеленые леса и глубокие реки и прекрасные животные и красивые растения. Это же целое сокровище. К сожалению, не все люди замечают это богатство. Но стоит заметить, что без теплого солнышка наша природа бы не была так богата и бесценна. Солнце дарит природе тепло, благодаря этому буйно цветут цветы, живут люди и животные. Так что Пришвин совершенно верно дал такое определение.
Михаил Пришвин как никто другой с огромной любовью описывает природу, её укромные уголки и обитателей. Когда читаешь его произведения перед глазами слова превращаются в картинку и ты ощущаешь себя внутри этого волшебного мира. Кладовая солнца — это настоящая сокровищница, которыми Михаил Михайлович считает даже самую маленькую часть природного мира. Без солнышка жизни на земле и не было бы совсем, его лучи как целебные потоки наполняют мир энергией и теплом. Без должного ухода и терпения сокровища легко потерять, поэтому относится к ним надо бережно, автор призывает своих читателей беречь и хранить то что нам досталось.
Словосочетание «Кладовая солнца» очень нравилось Михаилу Пришвину и он не единожды использовал его в своих произведениях. Достаточно вспомнить то, что один из рассказов Пришвина так и называется — «Кладовая солнца». Но то был рассказ про одну конкретную кладовую солнца — про торфяные болота, а в рассказе «Моя Родина» писатель называет кладовой солнца весь окружающий его мир, всю природу.
Подумаем, почему автор использует именно это словосочетание.
Вспомним, что основу жизни на планете составляют растения. Ведь только растения являются производителями пищи для других животных, они находятся на краю любой пищевой цепочки. Не будет растений — вымрут травоядные животные и насекомые, а следом вымрут хищники. А растения живут благодаря солнечному свету. Они словно накапливают энергию этого солнечного света и хранят ее в своих телах. А потом щедро делятся этой накопленной энергией с другими живыми организмами.
Получается, что только запасы солнечной энергии, которые природа размещает в своих кладовых, дают возможность существовать всему разнообразию жизни.
А все разнообразие жизни вокруг нас — это природа и она действительно является кладовой солнца, кладовой солнечной энергии.
Источник
Кладовая солнца сокровища природы
Мать моя вставала рано, до солнца. Я однажды встал тоже до солнца, чтобы на заре расставить силки на перепелок. Мать угостила меня чаем с молоком. Молоко это кипятилось в глиняном горшочке и сверху всегда покрывалось румяной пенкой, а под этой пенкой оно было необыкновенно вкусное, и чай от него делался прекрасным.
Это угощение решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал вставать до солнца, чтобы напиться с мамой вкусного чаю. Мало-помалу я к этому утреннему вставанию так привык, что уже не мог проспать восход солнца.
Потом и в городе я вставал рано, и теперь пишу всегда рано, когда весь животный и растительный мир пробуждается и тоже начинает по-своему работать.
И часто-часто я думаю: что, если бы мы так для работы своей поднимались с солнцем! Сколько бы тогда у людей прибыло здоровья, радости, жизни и счастья!
После чаю я уходил на охоту за перепелками, скворцами, соловьями, кузнечиками, горлинками, бабочками. Ружья тогда у меня еще не было, да и теперь ружье в моей охоте необязательно.
Моя охота была и тогда и теперь – в находках. Нужно было найти в природе такое, чего я еще не видел, и может быть, и никто еще в своей жизни с этим не встречался.
Перепелку самку надо было поймать силками такую, чтобы она лучше всех подзывала самца, а самца поймать сетью самого голосистого. Соловья молодого надо было кормить муравьиными яичками, чтобы потом пел лучше всех. А поди-ка найди такой муравейник да ухитрись набить мешок этими яйцами, а потом отманить муравьев на ветки от своих драгоценных яичек.
Хозяйство мое было большое, тропы бесчисленные.
Мои молодые друзья! Мы хозяева нашей природы, и она для нас кладовая солнца с великими сокровищами жизни. Мало того, чтобы сокровища эти охранять – их надо открывать и показывать.
Для рыбы нужна чистая вода – будем охранять наши водоемы. В лесах, степях, горах разные ценные животные – будем охранять наши леса, степи, горы.
Рыбе – вода, птице – воздух, зверю – лес, степь, горы. А человеку нужна родина. И охранять природу – значит охранять родину.
Когда снег весной сбежал в реку (мы живем на Москве-реке), на темную горячую землю везде в селе вышли белые куры.
– Вставай, Жулька! – приказал я.
И она подошла ко мне, моя любимая молодая собака, белый сеттер в частых черных пятнышках.
Я пристегнул карабинчиком к ошейнику длинный поводок, намотанный на катушку, и начал Жульку учить охоте (натаскивать) сначала по курам. Учение это состоит в том, чтобы собака стояла и смотрела на кур, но не пыталась бы курицу схватить.
Вот мы и пользуемся этой потяжкой собаки для того, чтобы она указывала место, где спряталась дичь, и не совалась за нею вперед, а стояла. Такое поведение собаки называется у охотников стойкой: собака стоит, а он сам стреляет или накрывает сеткой дичь.
Непонятная сила, влекущая собаку к курице, у охотников называется потяжкой. Только не надо думать, что собаку тянет желание полакомиться курицей или какой-нибудь другой птицей. Нет, ее тянет страстное желание остановить в самом движении все живое, все способное двигаться, бежать, плыть, летать.
Вот так и вышли на черную горячую землю белые куры, и Жульку к ним потянуло. Медленно приближаясь, Жулька остановилась перед одной курицей в двух или трех метрах. Когда же она так сделала стойку, я перестал отпускать поводок и крепко зажал его в руке. Постояв некоторое время, Жулька сунулась, чтобы схватить курицу, и та с криком взлетела, а я так сильно дернул за поводок, что Жулька опрокинулась на спину.
Так сурово, для острастки, я поступил только раз.
– Лежать! – крикнул я в следующий раз, когда она опять сунулась.
И она, приученная к «лежать!» еще зимой в комнате, легла.
И пошло так у нас изо дня в день, и в какую-то одну неделю я натаскал Жульку отлично по курам. Свободно пуская собаку, я иду по деревне, она делает стойку по курице и одним глазом глядит на нее, а другим следит за мной: как только я начну выходить из ее поля зрения, она бросает курицу и бежит ко мне.
Кроме кур, в нашей деревне никаких домашних птиц нет. Мы живем на берегу Москвы-реки, повыше Рублевского водохранилища, обеспечивающего Москву-столицу питьевой водой. Чтобы не загрязнять воду, у нас в деревне запрещено держать водоплавающую птицу. И я, хорошо натаскав Жульку по курам, совсем упустил из виду, что в селе на другой стороне реки один хозяин держит гусей.
Вот и не могу сейчас сказать, по какому это праву он их держит и почему никто не вступится за чистоту московской питьевой воды. Думаю, скорее всего, люди в колхозе были очень заняты, им было не до гусей, да и гусиный хозяин, может быть, неплохой был человек, ни с кем не ссорился – вот и терпели гусей до поры до времени. Я и сам совсем забыл об этих гусях и спокойно шел, пуская Жульку свободно бегать перед собою справа налево и обратно, слева направо.
Ничего худого не подозревая, мы вышли в конце деревни в прогон к реке. Небольшой холмик разделял нас от реки, и по нему кверху поднималась по травке белая тропка – след больших и маленьких человеческих ног, босых и обутых. Жулька пустилась вверх по этой тропе. На мгновенье она показалась мне вся вверху на фоне голубого неба. У нее была поза именно такая напряженная, как бывает у собаки на стойке. Не успел я ей крикнуть свое обычное «лежать!», как она вдруг сорвалась и бросилась со всех ног вниз по другой, невидимой мне, стороне холма. Вскоре потом послышался всплеск воды и вслед за тем крик, шум, хлопанье по воде крыльев такое, будто бабы на помосте вальком лупили белье.
Я бежал наверх и вслед за ударами сердца своего повторял про себя:
Это потому я так испугался, что очень много в своей жизни страдал. Задерет собака какую-нибудь животину, и ничем не откупишься: так изругают, так осрамят, что весь сморщишься, как сушеный гриб.
Добежав до вершины холма, я увидал зрелище, потрясающее для учителя легавой собаки: Жулька плавала по воде, делая попытки схватить того или другого гуся. Смятение было ужасающее: гусиное гоготанье, хлопанье крыльев, пух гусиный, летающий в воздухе.
Звук моего свистка и крики были совершенно бессильны: настигнув одного гуся, Жулька пускала из него пух, а гусь, подстегнутый щипком, набирал силу и, помогая себе крыльями, частью водой, частью по воздуху уклонялся от второго щипка. Тогда Жулька повертывалась к другому гусю, пускала пух из него…
Пух, как снег, летел над рекой.
Ужасно было, что в разлив воды еще невозможно было сделать обычные мостки через реку, и я не мог приблизиться хоть сколько-нибудь к месту действия: все происходило на самой середине широко разлившейся Москвы-реки.
Всех гусей было восемь. Я не только успел всех сосчитать, но положение каждого гуся представлял себе, как представляет полководец положение всех частей его войска. У меня вся надежда была на гусей – что какой-нибудь гусак, раздраженный наконец, озлится и сам попробует Жульку щипнуть. Она такая трусиха! Если бы хоть один гусь сделал такую попытку! Жулька бы немедленно пустилась ко мне под защиту от клюва храброго гуся…
И вот, казалось мне, один гусак как будто и догадался, и, наверно, все бы кончилось хорошо. Но в этот момент выбежал из кустов Витька с ружьем, сын хозяина гусей, и прицелился в плавающую голову Жульки…
Сердце у меня оборвалось. Но почему я не крикнул, не остановил мальчишку? Мне кажется теперь, как будто все было во сне, что от ужаса я онемел. На самом же деле, конечно, я бы крикнул, если бы только было мгновенье для крика. Все произошло так скоро, что крикнуть я не успел.
Источник