2017 год — год экологии
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
2017 год в России объявлен Президентом В.В. Путиным Годом экологии и Годом особо охраняемых природных территорий .
Сохранение природной среды и разумная охрана природы — одна из острейших проблем, стоящих перед человечеством, особенно в настоящее время. Опасность происходящих в природе изменений заставляет нас задуматься над тем, что необходимо сделать для того, чтобы окружающий мир оставался благоприятным и безопасным для человека. Сохранение природных систем, поддержание качества окружающей среды, рациональное использование природных ресурсов должно стать повседневной заботой всего населения. От состояния природы зависит жизнь человека. Мы, жители 21 века, почти незаметно для себя оказались и свидетелями, и виновниками экологической катастрофы. Природа гибнет, просит помощи. Мы должны спасти её, сохранить, природа — наш дом, наша земля. Как относиться к природе, окружающему миру, каким должен быть человек, что движет его эмоции – вот неполный перечень проблем, которые возникают из-за того или иного поведения людей.
Сегодня о проблемах экологии говорят повсюду: в печати, по телевидению, в интернете, на автобусной остановке, в метро. Но кто же сказал первым, кто обратился в этой теме ещё в XIX веке, кто заметил начало этой губительной тенденции уж тогда, когда круг экологических проблем ограничивался необоснованной вырубкой помещичьей рощи? Как это часто случается, первыми здесь были «голоса народа» — писатели.
Одним из главных защитников природы среди писателей XIX века был Антон Павлович Чехов. В пьесе «Дядя Ваня», написанной в 1896 году, тема экологии звучит вполне отчетливо. Все, конечно же, помнят обворожительного доктора Астрова. В уста этого персонажа Чехов вложил своё отношение к природе: «Ты можешь топить печи торфом, а сараи строить из камня. Ну, я допускаю, руби леса из нужды, но зачем истреблять их? Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи, и все оттого, что у ленивого человека не хватает смысла нагнуться и поднять с земли топливо».
Удивительно, как Астров, а в его лице передовой человек XIX века, оценивает состояние природы: «Тут мы имеем дело с вырождением вследствие непосильной борьбы за существование, это вырождение от косности, от невежества, от полнейшего отсутствия самосознания, когда озябший, голодный, больной человек, чтобы спасти остатки жизни, чтобы сберечь своих детей, инстинктивно, бессознательно хватается за все, чем только можно утолить голод, согреться, разрушает все, не думая о завтрашнем дне. Разрушено уже почти все, но взамен не создано еще ничего». Астрову такое состояние кажется предельным, и он никак не предполагает, что пройдет пятьдесят или сто лет и грянет Чернобыльская катастрофа, и реки будут загрязнены промышленным мусором, а в городах почти не останется зелёных «островков».
Велико наследие литературы XIX века. В сочинениях классиков отражены характерные черты взаимодействия природы и человека, присущие прошедшим эпохам. Трудно представить поэзию Пушкина, Лермонтова, Некрасова, повести и рассказы Тургенева, Гоголя, Толстого без описания картин русской природы. Их произведения раскрывают многообразие природы родного края, помогают находить в ней прекрасные стороны человеческой души.
Литература всегда чутко реагировала на все изменения, происходящие в природе и окружающем мире. Катастрофа века — это экологическое состояние окружающей среды. Многие районы нашей страны давно уже стали неблагополучными: уничтоженный Арал, который так и не смогли спасти, умирающие Полесские болота, зараженный радиацией Чернобыль. В селе Высокая Гора высохло красивейшее озеро Элита, вырубаются старинные леса, в лесу всё меньше и меньше становится растений, записанных в Красную Книгу. Кто виноват? Человек, истребивший, уничтоживший свои корни, человек, забывший, откуда он родом, человек-хищник, который становился страшнее зверя. Этой проблеме посвящали свои произведения многие русские писатели.
Произведения русских писателей, которые учат нас видеть красоту природы, правильно вести себя в природе, затрагивают проблемы природы и нравственности, так как эти два понятия идут нераздельно друг от друга. В своих произведениях русские классики не только восхищаются красотой природы, но и предупреждают о том, к чему может привести неразумное потребительское отношение к природе.
Писатели ХХ века продолжили лучшие традиции своих предшественников. В своих произведениях они показывают, каким должно быть отношение человека в бурный век научно-технической революции к природе. Потребности человечества в природных ресурсах возрастают, и особенно остро встают вопросы бережного отношения к природе, т.к. экологически неграмотный человек в совокупности со сверхмощной техникой наносит неисправный урон окружающей среде.
Сергей Александрович Есенин — каждому русскому человеку знакомо это имя. Всю жизнь Есенин поклонялся природе родного края. «Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к Родине. Чувство Родины — основное в моем творчестве»,- говорил Есенин. Все люди, животные и растения у Есенина — дети одной матери — Природы. Человек — часть природы, но и природа наделена человеческими чертами. Примером может служить стихотворение «Зеленая прическа». В нем человек уподоблен березке, а она — человеку. Это настолько взаимопроникновенно, что читатель так и не узнает, о ком это стихотворение — о дереве или о девушке…
Источник
ЛитЛайф
Слушали Егора с улыбками, смехом, но и с интересом: слово боялись проворонить. Егор это чувствовал и говорил с удовольствием:
— Но радости покуда наблюдается мало. Вот я при Черном озере состою, а раньше оно Лебяжьим называлось. А сколько таких Черных озер по всей стране нашей замечательной — это ж подумать страшно! Так вот, надо бы так сотворить, чтобы они обратно звонкими стали: Лебяжьими или Гусиными, Журавлиными или еще как, а только чтоб не Черными, мил дружки вы мои хорошие. Не Черными — вот какая наша забота!
Снова зааплодировали, зашумели. Егор покосился на стакан, что поставили ему, и, поскольку вода в том стакане перестала пузыриться, хлебнул. И сморщился: соленая была вода.
— Все мы в одном доме живем, да не все хозяева. Почему такое положение? А путают. С одной стороны вроде учат: природа-дом родной. А что с другой стороны имеем? А имеем покорение природы. А природа, она все покуда терпит. Она молчком умирает, долголетно. И никакой человек не царь ей, природе-то. Не царь, вредно это — царем-то зваться. Сын он ее, старший сыночек. Так разумным же будь, не вгоняй в гроб мамоньку.
Все захлопали. Егор махнул рукой, пошел с трибуны, но вернулся:
— Стойте, поручение забыл. Если кто тем лотом насчет туризма хочет, так к нам давайте. У нас и гриб, и ягода, и Яков Прокопыч с лодочной станцией. Распишем лодочки: ты -на гусенке, а я — на поросенке: ну-ка, догоняй!
И под общий смех и аплодисменты пошел на свое место.
Два дня шло совещание, и два дня Егора поминали с трибуны. Кто в споре: какое, мол, тебе добро, когда леса стонут? Кто в согласии: хватит, мол, покорять, пора оглянуться. А министр напоследок особо остановился насчет того, чтоб обратно превратить Черные озера в живые и звонкие, и назвал это почином товарища Полушкина. А потом Егора наградили Почетной грамотой, похвалили, уплатили командировочные и выдали билет до дома.
С этим билетом Егор и пришел в гостиницу. Ехать надо было завтра, а сегодняшний день следовало провести в бегах по ГУМам и ЦУМам. Егор посмотрел список вещей, что просили купить, пересчитал деньги, полюбовался грамотой и поехал в зоопарк.
Там долго ничего понять не могли. Пришлось до главного дойти, да и тот удивился:
— Каких лебедей? Мы не торгующая организация.
— Я бы и сам словил, да где? Говорю же, Черное у нас озеро. А было Лебяжье. Министр говорит: почин, мол, полушкинский, мой, значит. А раз почин мой, так мне и начинать.
— И я вам объясняю: где взять-то? А у вас их полон пруд. Хоть в долг дайте, хоть за деньги.
Егор говорил и сам удивлялся: сроду он так с начальниками не разговаривал. А тут и слова нашлись и смелость — свободу он в душе своей чувствовал.
Весь день спорили. К какому-то начальству ездили, какие-то бумажки писали. Столковались, наконец, и выделили Егору две пары шипунов; избили и исщипали они Егора до крови, пока он их в клетку запихивал. Потом на вокзал кинулся, а там тоже морока. И там упрашивал, и там бумажки писали, и там уговорил. В багажном нагоне при сопровождающем.
Полтора дня метался да хлопотал, а про ГУМ с ЦУМом только у поезда и вспомнил. Да и то зря: денег на ГУМы не осталось, все в лебедей пошло. Купил Егор прямо на вокзале что под руку попалось, залез в багажный вагой, пожевал булки с колбасой, а тут и поехали. И лебеди закликали в клетках, зашумели. А Егор лег на ящик, укрылся пиджаком и заснул.
— Нелюдь заморская заклятье мое сиротское господи спаси и помилуй бедоносец чертов.
Егор стоял перед Харитиной, виновато склонив голову. В больших ящиках по-змеиному шипели лебеди.
— У людей мужики так уж добытчики так уж дом у них чаша полная так уж жены у них как лебедушки!
— Крылья им подрезать велели, — вдруг встрепенулся Егор. — Чтоб на юг не утекли.
Заплакала Харитина. От стыда, от обиды, от бессилия. Егор за ножницами побежал — крылья резать. А Федор Ипатыч в доме своем со смеху покатывался:
— Ну, бедоносец чертов! Ну, бестолочь! Ну, экземпляр!
Все над Егором потешались: надо же, заместо ГУМов с ЦУМами лебедей приволок! В долги влез, людей обманул, жену обидел. Одно слово — бедоносец.
Только Яков Прокопыч не смеялся. Серьезно одобрил:
— Привлекательность для туризма.
А Кольке было не до смеху. Пока тятька его в Москве слонами любовался, дяденьку Федора Ипатыча уж трижды к следователю вызывали. Федор Ипатыч по этому случаю Кодекс купил, наизусть выучил и так сказал:
— Видать, дом отберут, Марья. К тому клонится.
Марьица в голос взвыла, а Вовка затрясся и щенка побежал топить. Еле-еле Колька умолил его, да и то временно:
— Коли выселят — назло утоплю!
Сказал — как отрезал. И сомнения не осталось: утопит. А тут еще Оля Кузина заважничала чего-то, дружить с ними перестала. Все с девчонками вертелась, какие постарше, и на Кольку напраслину наговаривала. Будто он за нею бегает.
А Егор на другой день к озеру подался. Домики лебедям построил, а тогда и лебедей выпустил. Они сперва покричали, крыльями подрезанными похлопали, подрались даже, а потом успокоились, домики поделили и зажили двумя семействами в добром соседстве.
Устроив птиц, Егор надолго оставил их: ходил по массиву, клеймил сухостой для школы. А директору напилил лично не только потому, что уважал ученых людей, но и для разговора.
Разговор состоялся вечером у самовара. Жену — докторшу, что столько раз Кольку йодом мазала, — к роженице вызвали, и директор хлопотал сам.
— Покрепче. — Егор взял стакан, долго размешивал сахар, думал. — Что же нам с Нонной-то Юрьевной делать, товарищ директор?
— Вам — педагог, мне — человек, а Юрию Петровичу — зазноба.
То, что Нонна Юрьевна для Чувалова — зазноба, для директора было новостью. Но вида он не подал, только что бровями шевельнул.
— Официально — значит через «не хочу». Нам годится, а Юрию Петровичу — вразрез.
— Вразрез, — согласился директор и пригорюнился.
— Видно, ехать придется, — сказал Егор, не дождавшись от него совета. — Вот зазимует, и поеду. А вы письмо напишите. Два.
— Одно — сейчас, другое — погодя. Пусть свыкнется. Свыкнется, а тут я прибуду, и решать ей придется.
Директор подумал и принялся за письмо. А Егор неторопливо курил, наслаждаясь уютом, покоем и директорским согласием. И оглядывался: сервант под орех, самодельные полки, книги навалом. А над книгами картина.
Егор даже встал, углядев ее. Красным полыхала картина та. Красный конь топтал иссиня-черную тварь, а на коне том сидел паренек и тыкал в тварь палкой.
Вся картина горела яростью, и конь был необыкновенно гордым и за эту необыкновенность имел право быть неистово красным. Егор и сам бы расписал его красным, если б случилось ему такого коня расписывать, потому что это был не просто конь, не сивка-бурка — это был конь самой Победы. И он пошел к этому коню как завороженный — даже на стул наткнулся.
— Какой конь!-тихо сказал Егор. — Это ж… Пламя это. И парнишка на пламени том.
— Подарок, — сказал директор, подойдя. — И символ прекрасный: борьба добра со злом, очень современно. Это Георгий Победоносец. — Тут директор испуганно покосился на Егора, но Егор по-прежнему строго и уважительно глядел на картину. — Вечная тема. Свет и тьма, добро и зло, лед и пламень.
— Тезка, — вдруг сказал Егор. — А меня в поселке бедоносцем зовут. Слыхали, поди?
— Да. — Директор смутился. — Знаете, в наших краях прозвище…
— Я-то чего думал? Я думал, что меня потому бедоносцем зовут, что я беду приношу. А не потому зовут-то, оказывается. Оказывается, не под масть я тезке-то своему, вот что оказывается.
И сказал он это с горечью, и всю дорогу конь этот перед глазами его маячил. Конь и всадник на том коне.
Источник