1.2. Генезис и эволюция кочевничества
группы населения (Шнирельман, 1988. С. 37, 48—50 и др.).
При этом практически все исследователи единодушнны в том, что процесс
эволюционного развития скотоводческого хозяйства древних насельников
Евразии, начальной точкой отсчета которого является, по-видимому, рубеж
V—IV тысяч, до н. э., привел к возникновению кочевничества на рубеже II—I
тысяч, до н. э. К середине 1 тысяч, до н. э. номадизм вступает на арену мировой
истории как реальное историческое явление (Хазанов, 1975; Марков, 1976 и
др.). Особняком стоит точка зрения В. П. Шилова, утверждающего, что уже
носители древнеямной и последующих культур в Нижнем Поволжье могут
быть идентифицированы в качестве кочевников (Шилов, 1975. С. 81—91).
Попытка В. П. Шилова более чем на тысячу лет удревнить возникновение
номадизма не встретила поддержки в среде кочевниковедов. Таким образом,
становление кочевничества, как полагает наибольшая часть исследоза-телей,
произошло синхронно на всем ареале аридной зоны Евразии в начале 1 тысяч,
до н. э., когда произошла смена климатов —
суббореального в своей ксеротермической фазе, обеспечившей со-
ответствующие условия для возникновения номандизма, на субатлантический,
Среди основных факторов, которые детерминировали возникновение
номадизма и обусловили историческую закономерность его становления,
следует выделить прежде всего природно-климатические. Наиболее важное
значение имели такие особенности среды обитания, как повышенный баланс
солнечной радиации, обеспечивающий сильный перегрев поверхности земли в
летнее время года, периодическую повторяемость атмосферных засух,
аридность и кон-тинентальность климата, недостаточность водных,
растительных и почвенных ресурсов, зональность и сезонность
функционирования фитоценозов, атмосферных осадков и т. д. Все эти
природно-климатические факторы практически полностью исключали возмож-
ность культивирования нескотоводческих занятий и прежде всего земледелия.
Свидетельством тому является, например, то обстоятельство, что в настоящее
время в Казахстане общая площадь пастбищных и сенокосных угодий
составляет почти 190 млн. га (85,5% всех сельскохозяйственных угодий в
республике), а продуктивность земледелия чрезвычайно низка и в среднем
составляет 6—7 ц/га. Причем аналогичная ситуация имеет место и в других
регионах планеты — кочевое скотоводство до сих пор сохраняет свои ведущие
позиции и остается едва ли не единственным средством утилизации природных
ресурсов в аридных зонах (Лусиги, Гла-зер, 1984. С. 24—35; Андрианов, 1985 и
Недостаточность кормов, изреженность и низкая продуктивность
растительного покрова обусловливали потребность в огромных по площади
выпаса пастбищных угодьях, требовавших периодических миграций в поисках
подножного корма. Минимум пастбищных ресурсов в течение года составлял
для одной овцы 5—7 га в зоне степей и 12—24 га в зоне пустынь и
полупустынь Казахстана (Федорович, 1973 и др.). Еще большие цифры
минимального выпаса мы имеем по сахарской, субсахарской и саванно-
сахельской зснам и примерно аналогичные по центральноазиатскому региону
(подробнее см. далее разделы 3.1, 5.1). Другим фактором, требовавшим
периодической смены пастбищ, являлась недостаточность водных ресурсов.
Отсутствие развитого поверхностного стока в сочетании с высокой нормой
испаряемости, малочисленностью атмосферных осадков и гидрохимическим
составом водных источников также диктовали настоятельную потребность
передвижений в поисках воды. Фактор континентальности природно-
климатических условий обусловливал меридиональную направленность
кочевания на раЕнинах и вертикальную — в горных и предгорных районах. В
свою очередь, плотность и глубина снежного покрова определяли возможность
организации зимнего выпаса скота, поскольку овцы, например, самостоятельно
тебеневались лишь при глубине его в 10—12 см, а лошади —30—40 см. При
этом наличие или отсутствие снежного покрова детерминировали стационарное
дов из-за невозможности передвижений по снегу, либо, наоборот,
необходимость их периодических миграций.
Динамичность экологической ниши, занятой кочевничеством, определялась
прежде сезонно-зональным характером функционирования и локализации
практически всех ресурсных элементов среды обитания. Зональность почв и
растительного покрова, ландшафтная градация в сочетании с сезонным
характером продуктивности биоценозов, выпадения атмосферных осадков и
полноводности водных источников, облачности, термического режима и
циркуляции воздушных масс являлись в совокупности ведущим фактором в
возникновении и становлении номадизма. Особенно важную роль играл фактор
посезонной продуктивности растительного покрова, в наибольшей степени
побуждавший скотоводов к периодическим миграциям (Медведский, 1862. Ч.
80. Август. Отд. 2. С. 296 и др.). Высокая мобильность кочевников, таким
образом, была призвана противостоять пространственно-временной
изменчивости функционирования природных ресурсов среды обитания, прежде
всего колебаниям в обеспечении скота кормами и водопями (Радченко, 1983. С.
136 и др.). Вследствие этого постоянно действующие стабильные
экологические детерминанты номадизма прослеживаются достаточно
определенно (Капо-Рей, 1958; Гумилев, 1966; Акишев, 1972; Хазанов, 1972; Он
же, 1975а; Федорович, 1973; Назаревский, 1973; Клейн, 1974; Пуляркин, 1976;
Артамонов, 1977; Грайворон-ский, 1979; Радченко, 1983; Андрианов, 1985 и
В социокультурном аспекте возникновение кочевничества было
предопределено в значительной степени предшествующим процессом
доместикации животных и эволюции скотоводческого хозяйства, накоплением
знаний о содержании, выпасе и использовании скота, организации системы
общественного производства в данных условиях среды обитания, особенностях
окружающей среды. В процессе познания природных ресурсов экосистемы
происходило формирование структуры стада, развитие организационных
принципов данного способа производства и многоцелевой продуктивности
скотоводческого хозяйства (мясо, молоко, шерсть, транспорт, тягло и т. д.),
становление соответствующего уклада жизни и традиционно-бытовой
культуры, совершенствование техники и технологии, возникло «всадничество»
и т. д. (Грязное, 1957; Черников, 1960; Сорокин, 1962; Маргулан, Акишев,
Кадырбаев, Оразбаев, 1966; Шилов, 1975; Кузьмина, 1977; Смирнов, Кузьмина,
1977; Грач, 1980; Кадырбаев, 1980; Шнирельман, 1980; Он же, 1988; Косарев,
1981; Он же, 1984; Зданович, 1988 и др.). Комплекс технологических приемов и
навыков, социокультурных механизмов в сочетании с опытом экологического
освоения аридных пространств Евразии составили информационную и
материальную базу для перехода скотоводческо-земледельческого типа
хозяйства в новое качественное состояние и обеспечили возможность
спонтанного и имманентного генезиса кочевничества.
Много споров вызывает вопрос о том, какова бкла стартовая позиция
скотоводов на предшествующем кочевничеству этапе раз-
вития. В связи с широким распространением начиная с XVIII в. теории
трехступенчатого развития в течение долгого времени считалось, что
кочевничество как важная фаза общественного развития возникает из занятия
охотой и предшествует оседло-земледельческому образу жизни и типу
хозяйства (Смит, 1935; Гердер, 1977; Зибер, 1959 и др. Историографию
подробнее см.: Шилов, 1975; Марков, 1976; Шнирельман, 1980; Он же, 1988 и
др.). Однако исследованиями Э. Гана и последующих поколений ученых была
обоснована точка зрения о том, что доместикация животных и развитие
скотоводческого хозяйства базировались прежде всего на системе
земледельческого производства и опыте оседлого образа жизни (Шилов, 1975;
Марков, 1976; Шнирельман, 1980; Он же, 1988 и др.).
Действительно, как показывают исследования эпохи бронзы и особенно
культур финальной бронзы, развитие скотоводства и становление
кочевничества протекали преимущественно в рамках оседлого образа жизни и
комплексно-земледельческого типа хозяйства. Это положение достаточно
иллюстрируется конкретными данными о трансформации андроновских и
«андроноидных» форм культуры поздней бронзы в культуру ранних
кочевников. В бронзовом веке на территории Казахстана и Центральной Азии
уже наметилась тенденция к преобладающей роли скотоводческого хозяйства,
которое в целом функционировало в условиях оседло-стационарной жизни
древних насельников в речных долинах степной зоны Казахстана и отчасти
Западной и Южной Сибири (Киселев, 1951; Грязнов, 1955; Он же, 1957;
Бернштам, 1957; Черников, 1960; Он же, 1965; Маргулан и др., 1966; Массой,
1976; Маргулан, 1979; Акишев, Байпаков, 1979; Кузьмина, 1981; Косарев, 1981;
Он же, 1984; Зданович, 1988 и др.). Как свидетельствуют археологические
данные по Центральному Казахстану, все могильники и поселения эпохи
бронзы локализуются непосредственно по краю надпойменных террас
небольших степных рек. В то время как основным районом расположения
курганов эпохи ранних кочевников является открытая степь (Маргулан и др.,
1966. С. 428). Андроновские поселения Северного Казахстана, как
свидетельствуют археологи, расположены только у рек и очень редко у озер
при наличии ключей. В VIII—VII вв. до н. э. впервые появляются памятники на
водоразделах рек. Поселения V—II вв. до н. э. занимают высокие берега
коренных террас, а погребальные комплексы расположены в равной степени
как по коренным берегам рек, так и по степным просторам междуречий
(Хабдулина, Зданович, 1984. С. 150—151). Вследствие этого исследователи,
считающие, что именно оседло-земледельческий образ жизни послужил
социокультурной базой для перехода скотоводческого хозяйства к номадизму,
поскольку археологические памятники эпохи бронзы четко фиксируют оседлый
образ жизни, располагают серьезными аргументами в пользу такого решения
Однако такой вывод отнюдь не исключает многообразия форм перехода
скотоводов к кочевому типу хозяйства. В этом смысле
несомненный интерес представляет точка зрения В. Шмидта, получившая
развитие в работах С. И. Вайнштейна, о возможности сложения кочевничества
на базе охотничьего хозяйства древних насельников Евразии (Вайнштейн, 1973
и др.). Л. Л. Викторова предложила объединить обе гипотезы. Кочевое
скотоводство на территории Центральной Азии, считает она, формировалось,
во-первых, посредством перехода земледельцев к номадизму в результате ари-
дизации климата в период ксеротерма и, во-вторых, посредством
трансформации полуоседлого комплексного — скотоводческо-охот-ничье-
земледельческого хозяйства в кочевое (Викторова, 1980. С. 104—107 и др.).
При этом исследователи в процессе генезиса номадизма выделяют различные
переходные стадии развития. Так, М. П. Гряз-новым, С. И. Руденко, С. С.
Черниковым, А. Н. Бернштамом, Л. П. Потаповым и другими выделяются такие
переходные фазы, как придомное скотоводство, пастушество, яйлажное
скотоводство И т. д. Исследователи обычно дифференцируют придомное ското-
водство как специализированный выпас животных вблизи поселений,
пастушество — как форму перегона скота от одного пастбищного участка к
другому, яйлажное скотоводство — как отгонный тип хозяйства, когда стада на
все лето отгонялись на сезонные пастбища в низкогорные и предгорные районы
либо на выпас в степь (Грязнов, 1955; Он же, 1957; Черников, 1957; Он же,
Источник